МОТИВ ДЕТОУБИЙСТВА В ПОЭМЕ С.Н. СЕРГЕЕВА-ЦЕНСКОГО «ЛЕСНАЯ ТОПЬ»
ПОД- СЕКЦИЯ 1. Литературоведение
Филоненко Н.Ю.
Кандидат филол. наук, проф. ЛЭГИ,
зав. каф. филологии НОУ ВПО «Липецкий эколого-нуманитарный институт»
МОТИВ ДЕТОУБИЙСТВА В ПОЭМЕ С.Н. СЕРГЕЕВА-ЦЕНСКОГО «ЛЕСНАЯ ТОПЬ»
В русской литературе образ женщины традиционно занимает принципиально важное место. Галерея прекрасных самобытных героинь, созданных творческим гением И.А. Гончарова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, И.С. Тургенева, Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, А.П. Чехова и других замечательных писателей, стала достоянием не только отечественной, но и мировой литературы. Интерес со стороны исследователей к женским образам не ослабевает. Женщину ценили, любили и уважали во все времена. С ней связаны такие словосочетания: любимая жена, хранительница очага, любимая мать, уважаемая жена, скромная нежная сестра. Тютчев говорил: «Нет ничего прекраснее на свете женщины».
Каждая культура содержит и «тёмный», и «светлый» лики женственности. Женский образ в каждой культуре предельно антиномичен: одну половину женского лика, по мысли Б. Фридана, составляет «образ добропорядочной, чистой женщины, достойной преклонения, и вторую – женщины падшей, с плотскими желаниями» [1, с.84-85].
Женские интенции занимают заметное место в русской культуре. Писатели, поэты, скульпторы, художники, режиссёры воссоздавали образ женщины в различных ипостасях. Идеал русской женщины долгое время соответствовал канонам «Домостроя» – известного памятника средневековой дидактической мысли: «Жена добрая, трудолюбивая, молчаливая – венец своему мужу». В женщине ценилась преданность мужу, забота о детях, домовитость. Русские писатели стремились выявить в женских образах лучшие черты, свойственные нашему народу. Женщина – источник радости, силы и вдохновения. Лермонтов писал: «И ненавидим мы, и любим мы случайно, ничем не жертвуя ни злобе, ни любви, и царствует в душе какой-то холод тайный, когда огонь кипит в груди». Именно XIX век дарит миру образ Татьяны Лариной – идеал жертвенности, верности мужу и долгу, «апофеоза русской женщины»по определению Ф.М.Достоевского.
В XVIII-XIX веках женский вопрос начинает играть заметную роль в национальной идентичности русских: предметом осмысления становятся специфическое отношение России к женственному началу, особенности русской женщины, тайна русской души.
На рубеже XIX-XX веков в русской литературе формируется новый образ женщины, что связано с той ролью, которую играло представление о женском начале в культуре этого времени. Литература рубежа веков дарит миру образ женщины, которая оказывается перед выбором между традиционным женским предназначением и возможностью отстаивать своё право на независимость, свободу, равенство с мужчиной (героини Некрасова, Островского, Тургенева, Гончарова и других авторов).
Период конца XIX - первой четверти XX века, вошедший в историю отечественной культуры под названием «Серебряный век», характеризуется всплеском интереса к проблеме женщины и женственности. Женское начало в этот период осмысливается как дионисийское начало матери, пассивности, подчинения, природы, рода, чувства, инстинктивности, бессознательного, конкретного мышления, милосердия.
Сочинения видных мыслителей этой эпохи часто изобилуют предостережениями по поводу смешения двух ликов женственности. В.С.Соловьёв разграничивает «поклонение женской природе самой по себе» и «истинное почитание вечной женственности» [2, с.144]; С.Н. Булгаков говорит о необходимости отличать «женщину» от «самки», «чистую женственность» от «дурной женственности» [2, с.144]; Н.А.Бердяев указывает на противоположность «соблазняющей и расслабляющей женственности Евы» и «женственности Девы Марии» [3, с. 283].
Обращённость культуры Серебряного века к осмыслению женственности не случайна. Все философские понятия этой эпохи – Богочеловечество, Всеединство, Соборность, Творчество – предполагали высокую оценку женственности как метафизического принципа.
Несомненно, веяния эпохи не могли не оказать влияния на образ женщины, рождённый писательским гением Сергеева-Ценского.
С древности образ женщины, «доброй жены», ассоциировался с «чадолюбием». Мать любит своего ребёнка, потому что он беспомощен, потому что прекрасен и достоин восхищения, просто потому, что он есть. Ребёнку ничего не нужно делать, чтобы мама любила его – материнская любовь безусловна. Мать для ребёнка – родной дом, природа, земля.
Конечно же, образ матери никогда не был однобоким; в зависимости от взглядов и настроений автора она могла изображаться по-разному. Но, как правило, у большинства авторов мать не мыслит своего существования без ребёнка, сливается с ним в один образ.
В русской классической литературе этот образ священен, хотя это, конечно, вовсе не значит, что он представлен только идеальной матерью. Так, в галерее классических образов и мамаша Недоросля, и Кабаниха из «Грозы», безусловно, не самые симпатичные женские образы, однако, их нельзя упрекнуть в отсутствии материнской любви.
Новый тип духовной культуры, возникший в сложную историческую эпоху ХХ века, строился на критическом переосмыслении многовекового опыта человечества, существующих представлений о мире, Боге, народе, национальном характере.
Одной из характерных примет культуры рубежа веков стало переосмысление женственности, что связано с поисками идей, характерных для новой русской философии. Не удивительно, что в литературе данного периода рождаются женские образы, разительно отличающиеся от того идеала, который прочно сформировала предшествующая литературная традиция.
В поэме С.Н. Сергеева-Ценского «Лесная топь» появляется образ, столь нетипичный для русской литературы – образ матери-детоубийцы. На первый взгляд трудно вспомнить, чтобы в каком-нибудь произведении классической литературы встречался образ матери-детоубийцы. Однако можно выделить ряд произведений, в которых косвенно или умышленно матери становились убийцами своих детей, например, это: «Сказки об Италии» М.Горького, роман М.А. Шолохова «Тихий Дон», роман С.Борзенко «Какой простор», роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита».
Можно заметить, что данные произведения были написаны приблизительно в одно время. Все они создавались в XX веке. Стоит обратить внимание, что начало века стало для русской философии временем поиска новых идей. На фоне заметной активизации общественной жизни развились и окрепли черты новой культуры. Новый тип духовной культуры, возникший в эту сложную историческую эпоху, строился на критическом переосмыслении многовекового опыта человечества, существующих представлений о мире, Боге, народе, национальном характере.
Антонина, главная героиня поэмы «Лесная топь», вышла замуж не по любви. У неё родилась девочка с родимым пятном на пол лица, она оставила её в горящей избе. Ребёнок лишён права на жизнь потому, что он чудовищно некрасив, уродлив. Совершая преступление, убивая своё дитя, Антонина полагает, что делает для девочки доброе дело: кому она будет нужна? Между тем, весьма показательно, что девочка не нужна и ей самой.
Едва ли не впервые в отечественной литературе возникает подобный сюжет; в поэме он не является центральным, ведущим, это всего лишь эпизод из недолгой жизни главной героини повествования. На наш взгляд, писатель обращается к нему желая тем самым показать, что все проблемы идут из детства. Будучи маленькой девочкой, Антонина испугалась «шишигу лесную» и от страха не могла говорить, была посиневшая от плача. Мать не смогла утешить ребенка и еще сильнее напугала, оставив в ее душе роковой след на всю жизнь.
Других описаний случаев из детства в повести нет. Автор делает это намеренно, подготавливая читателя к тому, чтобы объяснить, почему Антонина в 17 лет была такой жестокой, способной на убийство. Даже молодая Марья недолюбливала Антонину, боялась, что та зарежет их ночью. Какая-то червоточинка всё же была в Антонине. А всё это, на наш взгляд, от недостатка родительской любви, особенно любви матери.
То, что Антонина так много плакала в детстве, сказалось на её отношении к собственному ребёнку. Когда он родился, она ни разу не назвала его своей дочкой, не дала имени. Говоря о девочке, автор использует либо нейтральные лексемы «ребёнок», «девочка»; либо разговорное «девчонка»; либо слова и словосочетания с ярко выраженной негативной окраской – «уродливый красный ком», «жадный плакучий урод», «уродина», «урод»; этим подчёркивается, что Антонина ни на миг не испытывает материнских чувств.
Девочка была некрасивой, но в этом ведь не было ее вины. Но то, что она была несчастной и плаксивой, вина только Антонины. Ласково общаться со своей дочкой Антонина не умела, да и не хотела. Со злостью она обращалась к ней: «Уродина ты моя, несчастная! … Кому ты нужна будешь? Кто тебя любить будет?». Антонина чувствовала к своей дочери жалость, похожую на злость. Чрезвычайно важна в данном случае семантическая нейтрализация понятий «жалость-злость». Она показывет, что женщина, по Сергееву-Ценскому, теряет материнское естество, не умеет жалеть, любить, прощать.
Но все-таки не уродство было причиной гибели дочери. Даже если бы девочка родилась нормальной, нельзя с уверенностью сказать, что Антонина бы так не поступила. Когда плачет ребёнок, желание каждого в том, чтобы его успокоить. Антонину же плач раздражал. Вместо того, чтобы успокоить, она подбрасывала высоко ребёнка, он начинал реветь раздирающе, и тогда она ревела вместе с ним, что наводит на размышления о каких-то психических отклонениях в поведении героини.
Мотив материнской утраты частотен в творчестве С.Н. Сергеева-Ценского. Скорбное воплощение образа несчастной матери – Александра, жена Бердоносова. Деспотичный супруг, «волк бессмысленный», губя одного за другим собственных детей, лишает её счастья насладиться материнством: одного из сыновей он выгоняет на мороз, в результате чего «бедный малый» умирает от простуды; другого калечит, младшего сына выгоняет из дома, потому тот решил учиться; дочь выдаёт замуж за нелюбимого, который «начал её бить на другой день после свадьбы». Безмерная глубина её материнских страданий показана в момент, когда она наблюдает сцену ссоры мужа и сына: «Та (Александра) сидела жёлтая, с узким, длинным испуганным лицом, худая, как копеечная свечка, глаза у неё начинали уже слезиться, виновато, по привычке, и мерцали около ресниц, как роса» [4, с.257]. В этой женщине борются покорная жена и любящая мать, и это испытание невыносимо мучительно для неё. Страх перед мужем не позволяет ей принять сторону сына. Интересно, что в этой сцене за Фрола вступается не мать, а его любовница, которая с самого начала прониклась к Фролу любовью-жалостью.
В «Лесной топи» есть ещё один штрих, который указывает на то, что потеря материнского естества – не единичный случай. Во время пожара, когда «бабы облепили Антонину, как пчёлы», «какой-то высокий старик, с висячими бровями, хрипло отчитывал её в кругу:
- Суки – не матери! Небось, все горшки, подлюга, повытаскала, а ребёнка забыла… Бельмастый чёрт! Что стоишь, как статуй?» [4, с.224].
Форма множественного числа позволяет предположить, что старику уже приходилось наблюдать случаи, когда женщина не отдаёт приоритет интересам ребёнка, предпочитая им «горшки» - т.е. какие-то приземлённые ценности.
Как видим, одной из характерных черт женских персонажей Сергеева-Ценского является некое отклонение от традиционного типа женщины-матери. В Антонине материнское начало отсутствует. А идеал мудрой матери, от которой было невозможно что-либо скрыть и которая знала ответы на все вопросы, остаётся в далёком прошлом.
Писатель указывает на то, что в современном ему обществе роль женщины как «хранительницы домашнего очага», любящей жены и матери деформируется, и это становится причиной разрушения семьи, которая перестаёт выполнять свои функции. Не случайно в более поздних произведениях писатель покажет семью без женщины. Очевидно, именно беспокоящий писателя кризис современного института семьи стал причиной того, что он отказывает своим молодым героиням в праве на материнство: ему кажется, что у этих женщин нет будущего, так же, как его не будет у их детей: в результате духовного разлада, царящего в обществе, вырождение неизбежно.
Так, Антонина не знает к кому обратиться, не знает как себя вести, как быть. А ведь после родов ей так необходима была помощь, когда на пятой неделе по маленькому тельцу пошли нарывы, большие и яркие, болезненные, потому что девочка кричала, почти не умолкая, опять никто не помог хотя бы советом. Антонина выбилась из сил, боялась дотронуться до ребёнка. Если бы ей в тот момент помогли, то терпение, которого так не хватало Антонине, вернулось бы. Надломленная в детстве психика Антонины не дала бы сбоя. Заботливое отношение близких людей к Антонине и её ребёнку сыграло бы благотворное влияние.
Ей ведь было всего 18 лет, она была слишком молода. Никому не сделала зла. Не могла она смириться уродством дочери, поэтому Антонина намеренно оставляет ребёнка с люлькой в горящей избе. Так она хочет избавиться от наказания, никто бы не узнал, поверили бы, что это в панике, в состоянии шока так произошло. Бабы пытались успокоить Антонину, воспринимая гибель её ребёнка, как собственную боль, плакали. Но когда старик за содеянное Антонину называет бельмастым чертом и она говорит, что сделала это специально, отношение всех людей к произошедшему резко меняется. Во-первых, свой поступок она объясняет тем, что её ребёнок был уродом, во-вторых, если б жив был, то все б над ним измывались, а в-третьих, не на словах, а на деле она показала им, что не хочет мириться с таким наказанием. Но никто не пытался защитить Антонину, оправдать её. А сама Антонина думала о содеянном постоянно, но не раскаивалась. Так, в разговоре с Зайцевым Антонина заплакала, но всё равно не раскаялась. Слёзы лились, потому что её опять не поняли, жалко ей было себя, а не сгоревшую девочку. Ее грех так и остается неикупленным, так как в ней нет прочного духовного стержня, истинного покаяния.
Антонина нарушила одну из божеских заповедей: «Не убий». А за это она должна была понести наказание, поэтому ее смерть ужасна. На торфяных работах в глуши непроходимых лесов и болот, вдали от всякого жилья человеческого, одичав, озверевшая, давно не видевшая женщину артель чернорабочих до смерти её насилует скопом, а потом бросает тело в бездонную «Лесную топь». Её не только не предали земле, но ещё и никто никогда не узнает о её судьбе, о том, что с ней произошло.
В повести нет точного указания о том, сколько лет она прожила, когда умерла. Это ещё один приём, который использует автор, чтоб подчеркнуть своё отношение к злодеянию Антонины. Никогда не будет у её могилы, не придут к ней люди поклониться. Не было Антонины, некому о ней вспоминать с добром. То, что в том месте, куда опустили тело, сидела на задних лапах и жалобно плакала белая кудлатая собака, лишь подчёркивает ещё раз отношение автора. Ему жалко Антонину, жаль, что она погибла такой молодой, что совершилось новое преступление.
«Лесная топь» наводит на размышления о том, что женщина, не реализовавшая себя в любви, не может реализовать себя в материнстве. Более того, писатель превращает такую женщину в жестокую убийцу, отдавшую своего ребёнка на волю стихии, на волю огня. Автор не дает оценок поступкам героини, словно не позволяет себе стать верховным судьей персонажей и событий. Сама жизнь заставляет людей страдать, совершать греховные поступки, и поэтому они достойны не осуждения, а жалости. Тем более что каждая ее ошибка – это попытка обрести себя, найти ответы на мучающие ее вопросы, и невозможность это сделать.
Новый тип духовной культуры, возникший в эту сложную историческую эпоху, строился на критическом переосмыслении многовекового опыта человечества, существующих представлений о мире, Боге, народе, национальном характере. Одной из характерных примет культуры рубежа веков стало переосмысление женственности, что связано с поисками идей, характерных для новой русской философии. И именно в литературе данного периода рождаются женские образы, разительно отличающиеся от того идеала, который прочно сформировала предшествующая литературная традиция.
Литература
- Фридан Б. Загадка женственности. – М., 1994.
- Лосский Н.О. История русской философии. – М., 1994.
- Бердяев Н.А. Опыт эсхатологической метафизики: Творчество и объективация // Бердяев Н.А. Царство Духа и царство Кесаря. – М., 1995.
- Сергеев-Ценский С.Н. Лесная топь // Сергеев-Ценский С.Н. Собр. соч. в 12-ти т. - М., 1967.
